– Роберт, ты цел?
Кажется, тревога взяла верх над раздражением. Роберт ощупал затылок.
– Я? Да. Я теперь устойчив к повреждениям.
Он вспомнил, как бежал по лестнице. Даже в семнадцать лет он никогда не перепрыгивал через четыре ступеньки сразу.
– Но…
Элис явно больше всего тревожилась о его ментальном состоянии.
Все в порядке, моя невестка. Я думал, что предотвращаю твое убийство, а теперь вижу, что это была ложная тревога.
Почему-то ему казалось, что такие слова никто не сочтет. Так чего это он среди ночи ломится в дверь?
– Мне… гм… мне просто надо было в туалет. Ее сочувствие покрылось коркой льда.
– Тогда не смею вас задерживать, Роберт.
Она повернулась и направилась вверх по лестнице.
– Что там, Элис?
Это был голос Боба сверху. У Роберта не хватило смелости оглянуться, но он вполне мог себе представить и глядящую вниз Мири. Войдя в ванную и закрывая дверь, он услышал усталый голос невестки:
– Ничего, Боб. Всего лишь Роберт.
Несколько минут Роберт посидел на унитазе, ожидая, пока утихнет дрожь. Может, здесь и осталась бомба, но если она взорвется, то разнесет на клочки только виноватого.
И коробочки, которая была центром этой комедии, у него тоже нет. Когда он покажется в библиотеке, руки у него будут пусты. И что?
Роберт встал, заглянул в реальное стеклянное зеркало. Полюбовался своим отражением с перекошенной улыбкой. Может, принести им фальшивку – заметит ли Томми вообще? А что до Таинственного Незнакомца, то его чары скорее всего рассыпались… вместе с надеждой.
Его взгляд упал на полку. Там, чуть поодаль от беспорядка флаконов и прочего, стояла серая коробочка. Когда Элис выходила, коробочки здесь не было. Боб протянул к ней руку – пальцы коснулись теплого пластика. Это не иллюзия. Загадка похлеще, чем все эти мелькания и блестки, к которым он как раз стал привыкать.
Роберт сунул коробочку в карман и тихо вернулся к себе в комнату.
Гюнберк Браун и Кейко Мицури. Верховные чины каждый в своей службе. Ваз отслеживал их еще со студенческих лет. Он знал о них больше, чем они даже могли себе представить – одно из преимуществ глубокой старости и более чем хорошей системы связей. В некотором смысле он был их проводником в карьере, хотя ни они, ни их ведомства об этом не подозревали. Они не были предателями ЕС или Японии, но Альфред понимал их настолько хорошо, что мог исподволь ими руководить.
Так он когда-то думал – и надеялся, что это и сейчас так. И все же беспощадные старания молодых друзей ему помочь стали величайшей угрозой его планам. Как, например, сегодня.
– Да-да, риск, конечно есть, – говорил Ваз. – Мы знали это с самого начала. Но куда опаснее дать серьезному проекту ТДМВ ускользнуть от обнаружения. Мы обязаны выяснить, что творится в лабораториях Сан-Диего. И план «Кролик» может нам помочь.
Кейко Мицури покачала головой.
– Альфред, у меня есть контакты в разведке США, которым уже много лет. Это не мои агенты, но они не потерпели бы левого проекта по созданию оружия. В этом деле я им готова доверить собственную жизнь. Я считаю, что мы должны с ними связаться – неофициально – и посмотреть, что они выяснят по лабораториям Сан-Диего.
Альфред подался вперед:
– А жизнь своей страны ты им тоже готова была бы доверить? Потому что именно об этом идет речь. В худшем случае в Сан-Диего не просто ведется разработка ТДМВ, но ее еще и поддерживают на высших уровнях правительства США. И тогда ваши друзья при самых благих намерениях выдадут своим начальникам наши подозрения. Улики исчезнут. Когда речь идет о расследовании угрозы столь серьезной, мы просто должны сделать это сами.
В том или ином виде этот спор тянулся начиная со встречи в Барселоне. Сегодняшний разговор мог оказаться решающим.
Кейко откинулась на спинку стула и раздосадованно пожала плечами. Она присутствовала в более или менее реальном облике и окружении – женщина тридцати с небольшим лет, сидящая за письменным столом где-то в Токио. Часть кабинета Ваза она преобразовала, и там стояла ее минималистская мебель перед окном с видом на токийскую панораму.
Гюнберк Браун обрабатывал изображение не столь тщательно – его образ просто сидел на одном из офисных кресел Альфреда. Без сомнения, Гюнберк понимал: что ЕС набрал достаточно веса, чтобы он мог позволить себе некоторую мягкость характера. Сегодня может оказаться, что Гюнберк действительно будет проблемой, но пока он только слушал.
О'кей. Альфред развел руками.
– Я искренне полагаю, что курс, который мы выработали в Барселоне, наиболее разумен. Можете ли вы сказать, что у нас нет прогресса? – Он махнул рукой в сторону биографий, рассыпанных у него на столе. – На месте действия у нас есть руки и мозги – причем все это можно отрицать, никто не знает, что всем руководим мы. На самом деле эти люди даже понятия не имеют о значительности операции. Вы сомневаетесь? Вы думаете, американцы что-то пронюхали?
Молодежь согласно покачала головами. Кейко даже страдальчески улыбнулась.
– Нет. Ваше разделение на отсеки на базе ДВБ – истинная революция в военных делах.
– Да, а то, что мы открыли эти методы – пусть даже братским службам в рамках Альянса, – говорит о том, насколько серьезными считает руководство ИЕР текущие проблемы. Так что давайте действовать, ради бога! Если мы задержимся более чем на сто часов, можно с тем же успехом начинать сначала. Почему не выйти на финальный рывок? В чем проблема?
Гюнберк глянул на японку. Она сделала нетерпеливый жест, побуждая его говорить.